Помнит каждый день войны

Самая старшая

Когда началась война, ей было 11 лет. Ребёнок, но уже не маленький, многое понимала и осознавала.

Её папа Михаил Иванович Донец работал бригадиром тракторной бригады в колхозе «Красный таманец» посёлка Ильского, мама Екатерина Пантелеймоновна (Кравченко) в этом же колхозе — табачницей.

Зоя — самая старшая. Острая на язык, шустрая, работящая. Впрочем, в их большой семье работали все. Каждый год им привозили подводу табака. Его низали всей семьёй, потом развешивали сушить на подворье.

Девятилетняя сестра Лида тоже во многом помогала маме по хозяйству, приглядывала за маленькими братьями. Васе было шесть лет, Ване — три годика.

Михаила Ивановича не взяли на фронт, выдав ему бронь, так как он был трактористом. Тогда трактористы очень ценились, нужно было сеять пшеницу, убирать урожай для фронта.

— У нас было много земли. Дом длинный, много сараев, конюшни. Дом стоял недалеко от трассы, поэтому у нас часто останавливались и наши бойцы, и немцы, — вспоминает Зоя Михайловна. — С декабря 1941 по март 1942 года жили казаки, ставили лошадей.

Еды у нас хватало. Папа с дедушкой закопали пшеницу, масло, кукурузу, картошку, буряки в огороде. На чердаке хранили семечки, пшеницу, сухофрукты. Они готовились к приходу немцев, папа с другими мужчинами спрятал колхозную технику в районе плавней, ящик с запчастями — у нас во дворе. Многим раздали колхозных пчёл на хранение. У нас тоже было два колхозных улья. Мы их сохранили и после ухода немцев в колхоз вернули.

«Оцэ уже немцы»

— Немцы в Ильском появились, по-моему, в воскресенье, 18 августа 1942 года. Я из дома вышла, смотрю, самолёты летят на Краснодар, а сама иду до бабушки. Нет бы сообразить, что немцы, да дома остаться.

Они в центре бомбили. Люди разбегались, в окопы прятались. Возле столовой (недалеко от здания почты — прим. авт.) упали и взорвались две бомбы. Там мамину двоюродную сестру Шуру и её двоих детей засыпало. Её живую откопали, а детей не нашли…

Неразорвавшаяся третья бомба лежала недалеко от автошколы по улице Советской. А мы, детвора, камешками ещё по ней кидали (по словам председателя ильского совета ветеранов Василия Данченко, эту бомбу обезвредили лишь в 1968 году — прим. авт.). Четвёртая бомба взорвалась за правлением колхоза «Красный партизан» (ныне художественная школа — прим. авт.). В воронке потом пожарный водоём был.

Наши солдаты в то время отступали. Бегут человек триста, а самолёты по ним строчат. Наши солдатики одетые как попало, кто босиком, кто в портянках, без винтовок. Женщины выбегали, кто пирожок им сунет, кто кусок хлеба, кто яблоко. Но некоторых всё-таки постреляли, а остальных немцы позже в плен взяли.

На въезде в Ильский со стороны Северской был высокий вал, там, где сейчас стоит крест, казаки сделали большое укрепление. Вижу: с холма спускаются какие-то будки. Я спрашиваю у дедушки, что это. «Оцэ уже немцы», — ответил он. А через время из-за железнодорожных путей и мотоциклы с люльками, и велосипедисты приехали. А велосипеды у них тяжёлые, с каучуковыми шинами.

Пошла домой. Смотрю, везде немцы. Недалеко от нашего дома, на углу улиц Советской и Пушкина моются, бреются у колодца.

А папка-то дома. Поехал в МТС в Северскую, а там уже никого нет: все члены правления колхоза ушли в партизанский отряд.

Тут встречает отец председателя колхоза, спрашивает: «Нам, трактористам, что делать? Мы тоже в партизаны хотим». А тот ему: «Ты ж беспартийный, что тебе переживать?»…

А немцев всё больше и больше. Каждый день прибывали…

Как-то папа говорит:

— Я корову поведу пастись в сад.

А мама ему:

— Чтобы сказали, что ты партизан? (Тогда уже в газетах писали, что многие ушли в партизанские отряды).

И тут заходят во двор немцы. Один погладил меня по голове, показывает на папу и спрашивает у мамы: «Пан?»  Мама отвечает: «Пан».

Вышли из дома, а во дворе полно немцев, и, как всегда, бреются, купаются. И стоит один из трактористов. Оказывается, список всех трактористов уже немцам кто-то отдал…

— Донец?

— Донец.

— А Калина где?

Так всех трактористов и забрали. Сначала держали с пленными солдатами в сараях возле кладбища, заставляли орудия перетаскивать. Потом пленных повели по дороге за кладбищем через кукурузное поле, а папка с другом сбежали и домой пришли.

Ганс и Иосиф

Рядом с нашим огородом было правление колхоза «Большевик». Там немцы разместили свою комендатуру. У нас из комендатуры жили сапожник Ганс и портной Иосиф. Ганс был рыжий и вредный, нас не любил. А Иосиф был чернявый красивый парень (наверно, чех или словак, но не немец), по-русски кое-что мог сказать и во всём нам помогал. Мы все ему были благодарны за то, что он не дал увести со двора корову. Показал, мол, смотрите, сколько детей. Маме пояснил, чтобы ключ от коровника спрятала, будто потеряла. Как только приходили немцы, Иосиф их уводил от нашего дома. А когда папа сбежал и пришёл домой, он его не выдал.

Иосиф и Ганс спали на одной кровати, но друг с другом не дружили, постоянно ругались.

Когда шли бои за Северскую, Ганса забрали на передовую.

Однажды Иосиф пришёл и радостно сказал:

— Ганс капут.

Благодарны полицейскому

Также мы благодарны одному полицейскому. Как-то со стодворником (квартальным) они пришли проверять, что есть в доме. Мы убрали лестницу от чердака, чтобы никто не мог туда залезть. Если что-то надо было взять, я по двери из кладовой на чердак залезала и подавала маме. И вот я залезла на дверь, и тут они зашли. Стодворник был старый, лет 75-ти. Он не мог посмотреть, что на чердаке. Тогда сказал полицейскому:

— Посмотри, что у них там?

Я сижу на двери. Полицейский тоже залез, и смотрим вдвоём. А у нас с одной стороны чердака пшеница, с другой семечки, сухофрукты в мешках, растительное масло.

А полицейский ответил:

— Та нема здесь ничего.

Потом я часто видела, как папа с ним о чём-то беседует.

Хуже всех «бандеровцы»

Румыны в Ильском стояли с сентября 1942-го, они не только скотину, но и вещи забирали. В нашей конюшне ставили своих лошадей. Поросёнка и того забрали у нас сразу.

Но хуже всех, мне кажется, были «бандеровцы». Ничего не оставляли, даже цыплят! Один курицу поймал, голову отрубил и штаны заляпал. В горячей воде их постирал, а они ещё хуже стали. Спрашивает у мамы: «Что делать?». «Так и ходи, пусть все видят, что ты курицу ел», — ответила она.

Как-то раз немцы обедали. Наш маленький Ваня что-то у них увидел и заплакал. Немец на него с пистолетом. Я Ваню схватила, рот ему зажала и на печке спрятала.

В другой раз на молодого немца залаял наш пёс. Никогда не лаял, наоборот, прятался от них, а тут на тебе. Немец сразу за автомат. А я пса собой закрыла. Обошлось. Другой пожилой немец того оттолкнул.

Бомба в огороде

— Когда немцы начали отступать в конце 1942 года, они всех мужчин и подростков забирали с собой. Папу увели перед Новым годом. Мама уже была беременная.

Зима в это время была снежная, морозная. Прислали молодых немцев. На них жалко было смотреть: в пилоточках, кто в платки замотан, кто в шапках с прорезями, шинели тонкие, сапоги широкие, снег набивается, а их маршировать заставляли.

Однажды, уже в 43-м, наши самолёты бомбили немецкие склады, технику. Дедушка видел, как сначала одна ракета полетела, потом другая. Наверное, партизаны комендатуру показывали. Но бомба в комендатуру не попала, а упала за нашим домом метрах в десяти. Яма была здоровенная. Рядом абрикос рос, так его срезало и отбросило через несколько домов к соседям. Другая бомба упала на углу улицы Партизанской и Советской возле ерика. Во многих домах стекла вылетели, а у нас только одно окошко немного лопнуло, и мы ничего не слышали.

Мне кажется, Бог есть. Мне соседка дала книжку с молитвами, и я выучила молитвы «Отче наш», «Живые помощи» и другие. Ночью все спят, а я молюсь…

О том, что Сталинград освободили, мы раньше немцев узнали. Иосиф в комендатуру ходил. Маме шёпотом сказал… Вскоре он ушёл на фронт, а нам привёл своего раненого друга.

Однажды ночью я проснулась, а у нас на полу немцы, как хамса, лежат, спят. Я мимо них прошла. Во двор вышла, смотрю, за домом пушка с длинным дулом стоит.

Немцы отступали, скотину с собой забирали. За речкой, говорили, дома жгли, у нас поблизости такого не было.

«Открывайте, свои!»

— Северскую наши войска стали освобождать 18 февраля. Страшно было, слышно, что бой идёт, трассирующие пули свистят. У соседей жили мужчины из Крепостной, они убежали от немцев. Мама их позвала спать к нам, чтобы не так страшно было. А мне интересно, что на улице, пытаюсь высунуться, а мне один из них и говорит: «Пуля прилетит, да тебе в лоб».

Легли спать. Ночью слышим стук в окно. Открываем — входит наш солдат с автоматом, в новом полушубке, шапке, новых сапогах. Гости из Крепостной обрадовались ему. Потом мы рассказали солдату, что в станице ни мужчин, ни подростков не осталось: кого немцы с собой забрали, кого расстреляли.

А утром 19 февраля шли наши солдаты с гор. Приходили измученные. Шинели на ком какая: и наши, и немецкие, и морские, кто в ботинках, кто в сапогах. У кого шинель обгоревшая, разорванная. Автоматы и наши, и немецкие.

К нам зашли семь человек. Старшего они называли батей. Он на артиста Евгения Матвеева очень похож был. Мы наварили галушек. Затопили печь. Они помылись. Мама два чугуна поставила, их вещи хорошо проварила. Что удивительно, сменка у всех была с собой в вещмешках чистенькая, сухая.

Жизнь без отца

В августе 43-го родился Миша. От папы известия мы получили только в 44-м, он находился в Крыму. Туда их пригнали немцы. Но от них папа и ещё двое мужчин сбежали и жили у людей, пока не пришли наши солдаты. Потом до 46 года папа работал в Крыму в тракторной бригаде Чкаловской МТС, домой его не отпускали. Мама к нему ездила, но жить ей там не понравилось.

Весной 43-го мы уже ходили в школу, правда, со своими стульями, а то и столы приносили. Пока не было раненых, учились, а как привезут — негде учиться.

Мы, школьники с пятого по старшие классы, во время      войны сажали кукурузу, семечки. Несколько гектаров. А осенью убирали.

9 Мая 1945 года мне было 15 лет. Я ходила в шестой класс в 14-ю школу. Пришла. Положила книжки в парту. На углу, как раз возле нашего класса, стоял столб, на нём висело радио. Смотрю, все стоят у столба. Побежала туда, а мне говорят: война закончилась. Все плачут, «ура» кричат.

Потом митинги начались. От каждого колхоза с песнями и плясками шли, даже старики повыходили.

*  *  *

После войны в семье Донец родились ещё две девочки Валя и Маша. Михаил Иванович и Екатерина Пантелеймоновна работали в колхозе «Победа».

Зоя Михайловна тоже всю жизнь проработала в колхозе. На пенсию вышла в 1985 году.

Она ветеран труда, труженик тыла, имеет медали «За доблестный труд в ВОВ», юбилейные медали в честь 60-летия, 65-летия и 70-летия Победы.

У неё трое детей, шестеро внуков, семь правнуков.

Записала Ольга ЗОРИНА.

Фото Геннадия ШКИЛЁВА.