Я хорошо помню день освобождения станицы Северской от немецких захватчиков — это было 18 февраля 1943 года. Накануне ночью станицу сильно бомбила советская авиация. Немцы, квартировавшие в доме, сидели вместе с нами в комнате с закрытыми ставнями при тусклом свете коптилки, сделанной из небольшой гильзы. Никто не спал. Все со страхом прислушивались к гулу самолётов и свисту бомб.
Отец ручной мельницей, сделанной из двух дубовых чурбаков, торцы которых были утыканы мелкими металлическими полосками и штырём в центре, спокойно размалывал кукурузные зёрна. Но вот молодой немец, содрогаясь после очередного взрыва бомбы, отнял у отца рукоятку мельницы и начал ее бешено вращать, стараясь унять дрожь и хоть как-то заглушить вой бомб.
После очередного взрыва он останавливался, смотрел на потолок, с которого сыпалась известь, восклицал: «Зер, гут!» и снова яростно крутил мельницу.
С рассветом немцы засуетились, стали собираться. Слышно было, как в центре станицы стреляют. Много обмундирования, амуниции и кожаной обуви они сложили за сараем в большую кучу, облили бензином и подожгли.
В коридорчике стояли деревянные ящики, а в них белые мешочки с патронами. Немцы прибегали спешно набивали рожки автоматов патронами и, прихватив несколько мешочкев, исчезали. Выждав, когда немцев не было в коридоре, сосед Витька Косивченко, на год старше меня, взял из ящика один мешочек. Мы пошли с ним в сарай и там, закладывая пулю в косяк двери и прикрывая дверь, начали выламывать пули из патронов. Этому я научился у старшего брата Бориса. Порох ссыпали в пустые пачки из-под немецких сигарет.
Мама что-то готовила на кухне, и как только она вышла, я стал понемножку сыпать порох на горячую плиту, любуясь огненными вспышками и наслаждаясь приятным запахом.
Мама вернулась на кухню, унюхала порох, забеспокоилась. А в это время на краешке плиты, у стенки, где не так горячо, предательски вспыхнули несколько квадратиков пороха.
— Что это? Где взял? — строго спросила она. Потом отняла пачку с порохом, что я прятал за спиной, и стала спрашивать, откуда это у меня. Пришлось все рассказать.
— Да за это немцы всех нас убьют! — сказала она и открыла все двери, чтобы запах пороха ушел из помещения. Побежала к соседям, досталось и Витьке. А испуг от того, что за это немцы могли нас убить, долго не проходил, и я не заметил даже того, что немцы в этот день увели с собой отца и старшего брата Бориса.
После обеда стрелять перестали. Не было видно ни немцев, ни наших. Мама плакала, что теперь она осталась одна с тремя малыми детьми. Я подумал, что немцы, наверное, убили отца и братьев. Ещё больше испугался, перекладывая на себя вину за случившееся.
У стены дома стоял велосипед с налипшей грязью на колёсах. В распутицу велосипед не транспорт. Побросали немцы велосипеды. Я присел у одного из них и долго играл с педалью, на которой красовались жёлтые стёклышки катафотов.
Мама огородами прошла на соседний квартал. Там немцы из-за распутицы не смогли увезти с собой мясо забитых коров. Сложили его в кучу, облили бензином и подожгли. Бензин обгорел, но мясо сгорело не все, и жители разобрали его.
Уже темнело, когда мама пришла с мясом, стала отмывать запах бензина, поджарила к ужину. Пахло бензином, но я ел. Младших братьев не было. Позже я узнал, что мать отправила их чуть раньше к бабушке на улицу Тургенева.
На следующее утро я проснулся от громкой русской речи. На кухне сидели два солдата в бушлатах, у одного из них под расстегнутой гимнастёркой увидел морскую тельняшку. А еще у них были автоматы ППШ с дисками. Они попросили у мамы чего-нибудь поесть.
Вместо хлеба у нас была кукурузная мамалыга. Мама стала жарить на сковороде мясо, жалуясь на то, что оно с бензином и объяснила, откуда оно: «Скотына по грязи не пишла. Немцы коров забылы, но опять же машины в грязи забуксовалы. Немцы хотели мясо спалыть, облылы бензином, но оно не горело».
Солдаты торопились и непрожаренное мясо, обжигаясь, стали жадно есть. А затем, бросив остатки еды в солдатский котелок, ушли, пообещав вернуться с победой.
Я вспомнил про велосипед, но его уже не было. Мама сказала, что его ещё вчера кто-то забрал. Долго потом жалела, что не закатила велосипед в сарай. Мама говорила, что, наверное, немцы вернули взамен того, что забрали в августе 1942 года.
…И лишь через 10 лет мы купили новый велосипед в магазине.
Что касается отца и старшего брата Бориса, которых немцы угнали, когда отступали из Северской, то из станицы Варениковской, где пленных использовали на строительстве оборонительных сооружений на так называемой «Голубой линии», им удалось бежать. И через две недели, в марте 1943 года они вернулись домой.
В Северской их забрали в военную комендатуру. Бориса сразу отпустили, а отца долго допрашивали, но потом призвали на службу и определили истопником в госпиталь в Новочеркасске.
Борис в 17 лет был тоже призван на службу и отправлен в учебный батальон, в город Грозный, а потом на фронт. Погиб под городом Бреслау и похоронен в местечке Закрау в Польше.
Валерий Мельник.
Публикацию подготовил В. Михайлов.