А в небе слова: «Конец войне». К годовщине полного освобождения Ленинграда от блокады

27 января отмечается День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады.

В прежние годы «Зори» рассказывали о блокадниках, живущих и живших в Северском районе: Нине Ивановне Веривской, Валентине Михайловне Гречко, Анатолии Романовиче Грибкове, Александре Сергеевне Засориной, Эльзе Фабиановне Ляшенко, Анатолии Михайловиче Петрове.

Сегодня предлагаем вспомнить историю, записанную Ольгой Бондаренко, о Валентине Михайловне Гречко, которая во время блокады жила в окопах.

Брат погиб в начале войны

Родилась Валя в 1930 году в Тверской области. А в 1938 году её семья переехала город Колпино Ленинградской области. У Вали уже был младший брат Витя. Папа Михаил Дмитриевич Сонников был строителем, мама Прасковья Егоровна – поваром.

Когда началась война, Вале было одиннадцать лет, а Вите семь. Отца забрали на фронт. Он служил в Гатчине командиром батальона аэродромного обслуживания. Там строили землянки для лётчиков и техников, склады.

В первое лето войны Витя погиб.

– Мы, дети, свободно ходили по городу, играли, жили обычной жизнью. Наши родители каждый день уходили рыть окопы. Иногда и мы, старшие дети, им помогали, – рассказывает Валентина Михайловна. – На первом этаже нашего дома жили военные, они заняли пустые квартиры тех, кто уехал из города. С военными мы дружили, они обучали нас по звукам определять, наши самолёты или немецкие, чтобы мы знали, бежать ли к окопам.

Однажды родители Вали ушли рыть окопы.  

– В нашей квартире на втором этаже собралось человек восемь детей, мы играли. К дому подъехала «катюша», выпустила снаряды и уехала. Мы так радовались, что она стреляет по фашистам. Но тут началась обратная стрельба. И в наш дом попал снаряд. Маленький осколок попал Вите в затылок и вышел у переносицы…

После этого военные посоветовали семье покинуть дом, объяснив, что фашисты продолжат его бомбить. И семья ушла в поле. Вырыли окоп буквой «г», там и жили. Это было буквально в одном километре от Ижорского завода, а за ним, через Неву, находился Невский «пятачок».

Невский «пятачок» – условное обозначение плацдарма на левом (восточном) берегу Невы, захваченного и удерживаемого советскими войсками в ходе битвы за Ленинград (с 19 сентября 1941 г. по 29 апреля 1942 г. и с 26 сентября 1942 г. по 17 февраля 1943 г.).

Начиная с июля 1941 года на строительстве Слуцко-Колпинского сектора Красногвардейского укрепрайона ежедневно работало до 6 тысяч колпинцев, из них 2,5 тысячи – сотрудники Ижорского завода, а также служащие городских учреждений, домохозяйки, старшеклассники.

За два месяца было вырыто два противотанковых рва, построено 214 дотов и дзотов, 214 блиндажей, 60 пулемётных гнёзд, 120 километров траншей, 15 тысяч погонных метров щелей для укрытия населения, 52 газо- и бомбоубежища.

На передовой было подготовлено 40 бронированных командно-наблюдательных пунктов, 300 огневых точек, установлено 3 тысячи бронированных щитов, врыто в землю 67 танковых башен, прорыто 2 противотанковых рва.

Эти сооружения в значительной мере предрешили исход битвы за Ленинград на колпинских рубежах.

Жизнь в окопе на передовой

Ижорский завод, на котором изготавливали бронеавтомобили, броню для танков, боеприпасы, немцы часто бомбили. Поэтому людей переводили подальше от него – в поля, в окопы.

С наступлением зимы начался голод. Запасы израсходовали, а склад с продовольствием сожгли диверсанты. Солдаты помогли хорошо обустроить окоп, подстелили доски, солому. Но когда холодно, голодно и передовая рядом –  жить просто невыносимо.

Поля были не убраны, это спасало. Люди искали подо льдом картошку, листья капусты, свёклы. Мыть их было нечем, воду экономили.

– Мы листик за щёку положим и держим, сразу не едим, – рассказывает Валентина Михайловна. – Мама мне говорила: «Понеси солдатику». А он стоит, шатается, тоже голодный. Я ему листик дам, он тоже за щёку положит и держит. Легче было умереть, чем перенести этот голод.

Людям, жившим в окопах, выдавали 125 граммов хлеба вперемешку с опилками, корой. А иногда не было и его.

Кто-то доложил немцам о жителях и военных, находящихся в этих окопах, и в лес выбросили немецкий десант. Немцы поднимали аэростат, к которому была подвешена люлька, и в бинокль наблюдали за окопами: только человек пробежит – туда снаряд.

Очень многие умирали от голода. Дзоты, которые оставляли военные, забивали трупами людей. Они, как дрова, штабелями там лежали…

– Над нами всё время летала шрапнель. Я иногда просила: пусть меня убьёт, чтобы мне есть не хотелось. Но меня ни один осколок не тронул. «Мама, я хочу к Вите, – говорила я. – Ему там хорошо, кушать не хочется, а я так хочу кушать».

Однажды пришёл солдат и попросил соломы для лошади. Мы ему дали. А он нам за это принёс голову павшей лошади. Мама отрежет кусочек и варит, а там накипь собирается. Запах идёт. Я подхожу, пальцем пену снимаю и лижу. Долизалась так, что плохо стало. Врачи спасли. А в другой раз кто-то принёс нам горчичный жмых и масло. Масло было трансформаторное, я отравилась…

Чтобы согреться, жгли трупы. А чтобы защититься от пуль, строили из них баррикады…

В таком аду колпинцы жили до февраля 1942 года.

Долгая дорога в тыл

В начале марта жителей стали отправлять по «Дороге жизни» в тыл. Санитарная команда сначала собирала умерших. Потом живых, но обессиленных людей переправляли через Ладожское озеро.

– Ночью нас наконец-то забрали. По дороге грузовики, ехавшие впереди и сзади нас, подорвали, они утонули. Это было просто ужасно! Взрывы, крики, вода, холод. Переправлялись как в страшном сне.  

Людей сначала отправляли в баню, давали горячую пищу. А потом отвозили на вокзал, сажали в товарные вагоны. Валю, заледеневшую, поместили рядом с буржуйкой, с неё стекло почти ведро воды – оттаяла, как снегурочка. Вагоны были чистые, тёплые. Всем выдавали горячие пайки.

– Мама запрещала мне много есть, только по глоточку, – говорит Валентина Михайловна. – «Я есть хочу!» – плачу я. А она: «Хочешь умереть?». На наших глазах женщина съела паёк и умерла. Много таких людей с вагона снимали…

Месяцы ленинградцы добирались на юг, где не было немцев. Сначала ехали на Сталинград, но мост размыло, повернули в другую сторону – там дорогу строили, опять повернули. Так и ехали куда глаза глядят.

И снова фашисты

Четыре семьи блокадников привезли в Ипатовский район Ставропольского края. Ставропольцы жили в мазанках, почти у всех были богатые сады. Но никто не хотел принимать ленинградцев. По-всякому приходилось выживать. Наконец их приютила одна женщина. А через три месяца фашисты пришли и на Ставрополье.

– Мы сидели на печи. А в самой большой комнате жили немцы. Когда они получали посылку, некоторые солдаты нас подкармливали, давали конфеты. Но многие фашисты занимались грабежом, забирали у людей всё что можно.

Самое страшное было, когда по средам изо всех волостей люди приходили на расстрел. Составлялся список: кто первый был – того расстреливали. Сначала пленных, потом коммунистов, а затем и ленинградцев (всех выдавали предатели). Немцы злые были, что Ленинград не взяли. А тут вот они, ленинградцы, в руках.

В поезде троюродный брат Лёня познакомился с красивой девушкой. Она училась в Ленинграде в институте иностранных языков, хорошо знала немецкий. Немцы забрали её к себе переводчицей. Каждый раз, когда приходили отмечаться ленинградцы, она листик с их фамилиями клала под низ – спасала земляков.

– Однажды Лёня нашёл гильзу от патрона. Немцы, увидев у него гильзу, забрали брата. А узнав, что он из Ленинграда, стали бить плетьми и запороли до смерти. После этого случая девушка-переводчица куда-то исчезла. Мы перестали ходить отмечаться, боялись, что будем теперь первые в списке. Стали прятаться.  

А когда наши войска начали наступать, немцы особенно зверствовали, расстреливали всех подряд.

Конец войне

– На Ставрополье мы с мамой за затирку работали в колхозе. Фронт надо было кормить. Мама полет, я рядом с ней.

– Что такое затирка?

– Берут муку, сеют, водичкой брызгают и затирают руками. Делают шарики и кидают в кипящую воду, – поясняет Валентина Михайловна.

Хлеб убирали жнейкой-лобогрейкой, она скашивала и переворачивала колосья. Там, где колесо, находится привод жатки – ступица. И в ней набивалось с горсть зерна. Это зерно можно было брать на затирку. Также на затирку сметали пыль после уборки зерна или с механизмов. Если из снопа или колоска возьмёшь, десять лет тюрьмы давали.

Потом мать Вали стала работать в колхозной столовой поваром, а Валя – в поле. В обед она бегала к маме, та отдавала ей свою порцию.

Чтобы попасть в столовую, надо было перейти с одного поля на другое. Обычно Валя шла по кругу, обходя поле. А однажды, это было летом 1944-го, решила идти напрямик, так ближе. А ходили-то босиком. Девочка колючими сорняками до крови порезала ноги. И когда идти уже стало невыносимо, она села вынимать колючки из ног. Тут проехала подвода с бочкой. Валя так обрадовалась: «Дядечка меня заберёт, скажет, садись». Но он проехал и не взял её.

– Я так плакала от обиды, – говорит Валентина Михайловна. – Поднялась, глянула на небо. А оно голубое, ни одного облачка, такое красивое. Вдруг стало светло, и внизу полоска со словами: «Конец войне».

Я и крещусь, и молюсь, думаю, наверно, Боженька радует меня. И пошла домой. Потом мама пришла. Обмыла мне ноги, полечила. Я всем говорю, что видела слова «Конец войне». Мне верили и не верили…

(Публикуется в сокращении)

Легендарный Невский «пятачок». На другом берегу реки в траншеях жили люди, в том числе Прасковья Егоровна и Валя Сонниковы./ Фото: lenoblmus.ru